Социализм: вчера и сегодня

Социализм: вчера и сегодня

Социализм: вчера и сегодня

(Всеукраинский союз рабочих. Библиотека рабочего активиста. Выпуск 2. Киев-2000)

«С учением Маркса происходит теперь то, что не раз бывало в истории с учениями революционных мыслителей и вождей угнетённых классов в их борьбе за освобождение. Угнетающие классы при жизни великих револю­ционеров платили им постоянными преследованиями, встречали их учение дикой злобой, самой бешеной ненавистью, самым бесшабашным походом лжи и клеветы. После их смерти делаются попытки превратить их в безвредные иконы, так сказать, канонизировать их, предоставить известную славу их имени для утешения угнетённых классов и для одурачения их, вы­холащивая содержание революционного учения, притупляя его революционное острие, опошляя его. На такой «обработке» марксизма сходятся сейчас буржуазия и оппортунисты внутри рабочего движения. Забывают, оттирают, искажают революционную сторону учения, его революционную душу. Выд­вигают на первый план, прославляют то, что приемлемо или что кажется приемлемым для буржуазии».

Так начинается первая глава работы В.И. Ленина «Государство и революция».

Сегодня, восемь десятилетий спустя (на момент написания, прим. редакции) после того, как истинность мар­ксизма была проверена не только победой социалистической революции во многих странах мира, но и доказана десятилетиями успешного развития социализма, буржуазия уже не пытается приручить марксизм, а снова относится к учению Маркса, ровно как и к учению самого Ленина, с ди­кой злобой, бешеной ненавистью, поливает его потоками лжи и клеветы, усиленными мощью всех современных СМИ. К сожалению, современные левые партии далеко не всегда стремятся противостоять этому новому наступлению реакции. Очень часто, по соображениям приобретения неких (часто иллюзорных) преимуществ в предвыборной борьбе, они «оттирают, искажают революционную сторону учения, его революционную душу». При этом они выдвигают «на первый план то, что приемлемо или что ка­жется приемлемым для буржуазии», поскольку надеются таким образом «расширить социальную базу» или опасаются того, что иначе партию зап­ретят. Этим самым они лишают себя не только мощнейшего пропаганди­стского оружия, которое всегда помогало поднимать массы на борьбу в самых отчаянных ситуациях и приводить их к победе, но и тончайшего на­учного инструмента, позволяющего видеть дальше и понимать действи­тельность тоньше, чем это могут делать обычные буржуазные политики и их учёные холуи, не говоря уж о политически неграмотном «электорате», под вкусы которого некоторые партийцы пытаются подстроить свою идеологию, кастрируя для этого марксизм, пытаясь придать социалистичес­кому учению более приличный, более цивилизованный вид, замалчивая его основоположные идеи: уничтожение частной собственности, насиль­ственное свержение буржуазного строя, слом буржуазной государственной машины, диктатура пролетариата и т.п.

И дело здесь зачастую вовсе не в излишней осторожности наших товарищей, а в слишком поверхностном знакомстве с историей социалистичес­ких учений вообще и с теорией марксизма в частности.

Так сложилось, что ещё в советские времена знание теории марксизма, или хотя бы изучение её, перестало быть условием для членства в комму­нистической партии. Вполне достаточным казалось иметь социалистичес­кие убеждения и активно участвовать в общественной жизни. Но, точно так же как активность может быть разная (в советские времена было не­мало таких активистов, которых впору было изолировать от общества, глядишь, и перестройки бы не было), так и социалистические убеждения бывают разные.

На это в последние десятилетия обращалось настолько мало внимания, что в этом вопросе возникла невероятная путаница. Едва ли не любые анти­капиталистические учения и движения объявлялись социалистическими, а все социалисты считались, как минимум, союзниками коммунистов в их борьбе против капитала.

1. СОЦИАЛИЗМ РЕВОЛЮЦИОННЫЙ И СОЦИАЛИЗМ РЕАКЦИОННЫЙ

Оно и в самом деле, социализм всегда был продуктом критики суще­ствующих порядков, строя эксплуатации и угнетения, но далеко не всегда эта критика была революционной, еще реже она была научной. Марксизм – это далеко не единственное и, тем более, не самое первое социалистическое учение.

Умные люди самого разного времени видели несправедливость и бес­перспективность общества, в котором всё построено на господстве и под­чинении. Они страстно бичевали его и строили проекты нового общества. Такие теории получили названые утопического социализма.

Одной из первых утопий принято считать работу древнегреческого философа Платона «Государство». Будучи свидетелем первых симптомов разложения древнегреческого полиса, Платон абсолютно точно указал на развитие частной собственности как причину этой болезни греческой культуры, которая, как он и предупреждал, оказалась смертельной. Гре­ческая культура во многом представляет собой попытку сохранить родо­вые отношения в условиях, когда никаких условий для этого не осталось, когда господствует рабовладение.

Старым, родовым способом управлялись греческие города-полисы, где верховная власть принадлежала народному собранию, а цари избирались.

Все это, помноженное на вызванные к жизни развитием морской тор­говли достижения ремесла, давало силу греческой культуре. Античным грек не мыслил себя вне полиса, он был в первую очередь его граждани­ном, а только потом уже частным лицом со своими интересами. Он знал, что за его плечами всегда стоит его род и его город, поэтому и сам он полностью отдавал себя роду и городу. Это вовсе не приводило к потере ин­дивидуальности, а наоборот, давало необычайный простор её развитию. Ведь каждый всесторонне готовил себя к служению обществу. Он должен был уметь делать всё, что умеют делать другие. Греческая система образования была построена таким способом, чтобы подготовить человека всесторонне. Гимнастика, музыка, обучение танцам, письму, чтению, а позже риторике и философии должны был способствовать гармоничес­кому развитию каждой личности. «Быть всегда лучше и превосходить ос­тальных», то есть достичь славы и чести, чтобы и после смерти продолжать жить в человеческой памяти. При этом речь не шла не только о тщеславии, но даже о том, чтобы зарабатывать с помощью своих знаний и умений средства к существованию. Ведь греки были уверены, что толь­ко та деятельность достойна свободного человека, которая основывается на его духовных способностях и не служит зарабатыванию средств к существованию.

Развитие отношений частной собственности, увеличение количества ра­бов и использование их в целях увеличения богатства (очень долго в Древнем Греции господствовало так называемое патриархальное рабство, в условиях которого рабы использовались, разве что в качестве домашней прислуги, а для включения их в сельскохозяйственные работы их сначала включали в состав семьи с соответствующими правами за исключением политических) приводило к разрушению общинных порядков, к распаду полиса, что грозило крахом всей античной культуре. Платон очень точно почувствовал основную опасность, которая грозила античному обществу – частная собственность. Поэтому в его идеальном государстве нет места частной собственности. Все подчиняется законам Истины, Добра и Красоты.

Естественно, что учение Платона не имеет ничего общего ни с науч­ным коммунизмом, ни с социализмом вообще. Оно реакционно, поскольку является отражением стремления родовой аристократии затормозить дви­жение истории, по приговору которой общинный строй (первобытный коммунизм, как его иногда называют) должен был уступить место строю господства и подчинения. Но реакционное – не всегда глупое. Учения Платона – это была реакция, но это была вполне естественная реакция на наступление эпохи частнособственнического и интереса. Это была неспра­ведливая, античеловечная эпоха. Против господства частной собственно­сти восставало все человеческое в человеке. Известна точка зрения К. Ка­утского, изложенная в его книге «Происхождение христианства», согласно которой Иисус Христос – революционер, а христианство возникло как рели­гия протеста, революционного сопротивления наступлению царства Маммо­ны, господства денег. Впрочем, уже через короткое время после признания христианства Римским государством, его иерархи прилежно служили имен­но этому безжалостному и бессовестному богу. Но лучшие из христиан, не же­лавшие продавать свои убеждения за деньги и почести, снова и снова обра­щали свои взоры к идее коммунизма, которую они вычитывали из евангелий.

Идея общности имуществ и красное знамя вдохновляли немецких кре­стьян во главе со священником Томасом Мюнцером, выступивших на борьбу с князьями и папством в годы Крестьянкой войны в Германии. Отчаянную борьбу против власти богатства вели многочисленные еретические секты Средневековья.

Отсюда, конечно же, не следует, что христианская церковь когда-либо, а тем более, сейчас, имела что-либо общее с коммунизмом. Она была и ос­тается реакционным учреждением, верной служанкой богачей. Просто в эпоху Средневековья, когда религия оказалась господствующей формой сознания, никакие, даже самые прогрессивные идеи не могли быть ни выс­казаны в другой форме, кроме религиозной, ни восприняты широкими массами. Но христианская церковь немедленно отвечала самыми жестоки­ми преследованиями на любую попытку усомниться в священности част­ной собственности – этого единственного нелицемерного ее догмата.

Даже основатель протестантизма – этой самой демократичной формы христианства – Мартин Лютер, идеями которого и вдохновлялись против­ники папства в Германии, немедленно выступил в защиту реакции, как только народные массы взялись всерьёз за реализацию его идей и стали посягать не только на привилегии папства, но и на имущество богачей, требуя установления сегодня и сейчас «царства божьего», в котором бы не было бедных и богатых, ни классовых различий, ни частной собственно­сти, ни чуждого обществу и стоящего над ним государства. Мартин Лю­тер, который ещё недавно призывал «…скорее напасть… на пап, кардина­лов, епископов и всю остальную свору римского содома, напасть на них со всевозможным оружием в руках и омыть наши руки в их крови…», не­медленно выступил на стороне объединенного союза бюргеров, князей, дво­рян, попов и папы против «кровожадных и разбойничьих шаек крестьян», призывая не менее страстно: «Каждый, кто может, должен рубить их, душить и колоть тайно и явно, так же, как убивают бешеную собаку».

Надо сказать, что богатые классы не замедлили выполнить призыв этого осатаневшего попа. В результате, после подавления Крестьянской войны в Германии осталось около трети населения.

Но как бы не бесновались церковь и богачи, судьба феодального строя была решена. Он должен был уступить место другой форме эксплуатации и угнетения людей труда – капитализму. Большинство просвещенных лю­дей возлагали на буржуазный строй большие надежды, полагая, что это будет царство разума, что устранение сословного деления, феодальной монархии, засилия церкви в духовной жизни приведет людей к истинной свободе. Но этим надеждам не суждено было сбыться. Юридическая сво­бода в условиях буржуазных порядков нашла свое естественное дополне^­нием свободе от средств к существованию, продажная и насквозь коррум­пированная республика оказалась не менее надежным инструментом обеспечения ограбления бедных и обогащения богатых, чем абсолютистская монархия, да и религия не собиралась сдавать свои позиции без боя. Буржу­азный строй не принес ни разума, ни справедливости.

Впрочем, ещё в 1516 году вышла в свет книга Томаса Мора «Утопия», в которой автор пишет и такие слова: «… повсюду, где есть частная соб­ственность, где всё измеряют деньгами, там едва ли когда-нибудь будет возможно, чтобы государство управлялось справедливо или счастливо».

«… я полностью убежден, что распределить всё поровну и по справед­ливости, а также счастливо управлять делами человеческими невозможно иначе, как вовсе уничтожив собственность. Если же она останется, то у наибольшей и самой лучшей части людей навсегда останется страх, а так­же неизбежное бремя нищеты и забот». «… законы могут облегчить и смягчить эти беды, подобно тому, как постоянными припарками обыкновенно подкрепляют немощное тело безнадежно больного. Однако, пока есть у каждого своя собственность, нет вовсе никакой надежды излечиться и воротить свое здоровье, и пока ты печёшься о благополучии одной ча­сти тела, ты растравляешь рану в других …». Можно только поражаться прозорливости и точности мышления этого английского вельможи (Томас Мор занимал ряд высочайших постов, в том числе спикера парламента и лорд-канцлера). Уже пять столетий прошло. Каких только «припарок» не придумывали ученые коновалы этого скотского строя ради его спасения, сколько раз не объявляли о достижении «всеобщего благоденствия», а сло­ва Томаса Мора не теряют ни своей свежести, ни актуальности.

К сожалению, в советские времена в среде интеллигенции наряду с привычкой (именно привычкой, а не убеждением) уважать учения социа­листов-утопистов, выработалось к ним отношение как бы слегка покрови­тельственное: что, мол, они там понимали, выдумывали всякие утопии. Социалисты-утописты представлялись едва ли не маниловыми от комму­низма. Такое представление не имеет под собой никакой почвы. Едва ли вы найдете среди авторов утопий двух-трёх человек, которые были бы кабинетными учеными, а тем более, малограмотными бездельниками-фан­тазерами. Большинство из них были не только авторами, но и страстными пропагандистами своих учений. А часть из них посвятила жизнь воплощению их в жизнь, хотя общество не всегда относилось к ним благосклонно. Почти три десятка лет жизни провел в тюрьме отчаянный и итальянский монах Томмаз­о Кампанелла, но это не заставило его отказаться от планов освобождения родины от захватчиков и организации её жизни на разумных началах. Был гильотинирован мужественный Гракх Бабёф, который всю свою жизнь посвя­тил реализации своих идей. Фраза из его предсмертного письма жене и детям вполне могла бы служить моральным кодексом коммуниста: «Я не видел ино­го способа сделать вас счастливыми, как путем всеобщего благополучия…»

«Одним из основателей свободы Соединенных Штатов» называл себя ус­пешно воевавший во время войны за независимость Сен-Симон. Всю свою долгую жизнь не прекращал борьбу Роберт Оуэн, который прославился не только опытом успешной организации на социалистических началах знаменитой фабрики в Нью-Ламарке, но и тем, что он заложил основы массового рабочего движения в Англии.

Тем не менее, в конечном счете, утопический социализм оказывается весьма реакционным течением.

«По мере того как развивается и принимает всё более определённые формы борьба классов, это фантастическое стремление возвыситься над ней, это преодоление её фантастическим путем лишается всякого практи­ческого смысла и всякого теоретического оправдания. Поэтому, если ос­нователи этих систем и были во многих отношениях революционны, то их ученики всегда образуют реакционные секты». (К. Маркс, Ф. Энгельс, Манифест Коммунистической партии. К. Маркс, Ф. Энгельс., Собр. соч. Т. 4, с. 456).

Весьма показательно, что ко времени написания «Манифеста» социа­лизм был представлен в общественной жизни Европы весьма широким спектром различных направлений. Но Маркс и Энгельс вовсе не рассмат­ривают представителей этих направлений как союзников. Анализируя социалистическую литературу того времени, они выделяют в тогдашнем социализме несколько направлений: реакционный социализм, консерва­тивный социализм, критически-утопический социализм и коммунизм.

К первому направлению они относят феодальный, мелкобуржуазный и немецкий или «истинный» социализм. Что касается последнего, то он имел сугубо местное, немецкое значение, которое потерял уже после революции 1848 года.

Феодальный же и мелкобуржуазный социализм стали хронической бо­лезнью движения и, поэтому, на них стоит остановиться подробней.

Аристократия, потерпевшая поражение в результате буржуазных рево­люций, тем не менее, неохотно сдавала свои позиции. Её не устраивал даже тот компромисс на шее у пролетариата, который ей предложила по­бедившая буржуазия в ходе реставрации, неотступно следовавшей за лю­бой из европейских революций. Аристократия, воспользовавшись тем, что пролетариат, принявший самое живое участие в этих революциях, оказался обманутым в своих надеждах на улучшение своей жизни и был разоча­рован их результатами, развернула агитацию против буржуазных поряд­ков, апеллируя в первую очередь к тому, что красивые и правильные лозунги свободы, равенства и братства в результате захвата власти бур­жуазией очень скоро обернулись для пролетариата усилением эксплуата­ции, поскольку в этом деле, буржуазия и впрямь получила полную свобо­ду, устранив всякие средневековые ограничения. В конце концов, феодалу было невыгодно, если его крестьянин умирал с голоду, ведь крестьянин стоил денег. Капиталисту же это было безразлично: за воротами ожида­ли сотни таких же голодных и готовых работать. Рабочий был полностью свободен: мог жить, мог умирать. Соответственно, и равенство перед за­коном страдающего от ожирения и подыхающего с голоду оказывалось разве что злой насмешкой над идеалами революции. С революцией бедные в своей массе не приобрели, а потеряли, и это было питательной почвой для успеха аристократической критики буржуазного строя. Но возврат к феодализму устраивал рабочих ещё меньше, поэтому успех этот был ограничен рамками литературы. Это была блестящая и вполне справедливая критика малограмотной, алчной, лицемерной буржуазии с высот утонченной аристократической культуры (яркий пример – творчество Оноре де Бальзака), но предложить что-либо новое представители данного направ­ления уже не могли. А возврат к старому, то есть к феодализму уже был не­возможен, да и никому не нужен.

Сегодня тоже можно встретить рецидивы феодального социализма. С развитием капитализма они не ослабевают, а усиливаются. Точнее, усили­ваются они тогда, когда ослабевает по каким-либо причинам коммунис­тическое движение пролетариата. Так, оппозиция капитализму после по­ражения социализма в СССР была во многом представлена такого рода направлением. Под маркой патриотизма его представители, группировавши­еся в то время вокруг журналов «Наш современник», «Молодая гвардия», газеты «День» (после запрета – «Завтра») не только критиковали капитализм (весьма искусно, кстати, и последовательно), но и всячески пропагандировали дореволюционные российские порядки.

Ещё более ярким образцом такого направления социализма являются исламские антибуржуазные движения от так называемых фундаментали­стов (Иранская и афганская теократия и поддерживаемые ими движения) до официально проповедующих социализм правительственных партий Ирака и Ливии. Рука об руку с феодальным социализмом всегда шел раз­ного рода религиозный социализм. Сегодня в большинстве случаев фео­дальный социализм только в такой форме и выступает. Особенно это ка­сается арабских стран. И феодальный и религиозный социализм в основном есть реакция на стремление американского империализма под­чинить эти страны своему диктату и включить их в систему международ­ной капиталистической эксплуатации. Это обстоятельство не единожды провоцировало путаницу в умах коммунистов и приводило к непродуманным решениям. Да, это была реакция на американское вмешательство, но это все равно была реакция. Но даже антиамериканская реакция не может отожде­ствляться с прогрессивным, а тем более революционным движением.

Эти антиамериканские режимы не прочь были сотрудничать в своей борьбе против американского империализма с социалистическими страна­ми, но все они являлись и являются ярыми врагами коммунизма внутри своих собственных стран. До сих пор, к сожалению, этим реакционным социалистическим движениям удавалось использовать коммунистов в своих целях гораздо чаще, чем коммунистам приспосабливать их к антика­питалистической борьбе. Поэтому так важно различать социализм проле­тарский и реакционный, по крайней мере, не воспринимать всякое антикапиталистическое политическое движение как прогрессивное, как это было в свое время в случае с Ираном после их, так называемой исламской революции, на самом деле бывшей самой дикой реакцией. Неясность в этом вопросе впоследствии, когда разгорелась ирано-иракская война, при­вела к огромным не только моральным, но и политическим потерям. Офи­циальная точка зрения нашей пропаганды, согласно которой это была «братоубийственная война» могла удовлетворить разве что тех, кто поли­тикой вообще не интересовался. Остальным же сразу стало ясно, что по­зиции, по крайней мере, последовательно классовой позиции по этому вопросу, у советского правительства и КПСС вообще нет. Что оно руко­водствуется в данном вопросе скорее дипломатическими соображениями типа: что плохо для Америки, то хорошо для Советского Союза, жертвуя при этом интересами развития революции в странах так называемого тре­тьего мира. И дело было не в том, что это могло показаться предатель­ством местных коммунистов со стороны КПСС: их, как правило, жестоко преследовали те режимы, которые поддерживал Советский Союз. Уже не раз интересы защиты социализма в СССР, а, следовательно, и развития мировой революции требовали от коммунистов капиталистических стран таких, а то ещё и больших жертв. Победил бы СССР в Великой Отече­ственной войне, а тем более, возникла бы система социализма, если бы не было экономического сотрудничества с Германией в 30-е годы или не уда­лось бы заключить договор о ненападении в 1939 году; а каково было коммунистам в странах, которые были союзниками СССР во второй ми­ровой войне? Но тогда, сколь это ни было тяжело, это было оправдано, и история показала, сколь не напрасны была эти жертвы. Они обеспечили победу социализма во многих странах. Здесь же приходилось жертвовать без определенной цели, только потому, что кто-то принял феодальную реакцию за шаг к социалистической революции. Это не могло не подорвать основы коммунистического движения во многих этих странах, не способство­вать его расколу, росту влияния маоизма, что в свою очередь вело к расколам, сектантству, превращению грозной некогда международной силы в совокуп­ность чисто национальных движений, тратящих на внутреннюю грызню больше сил, чем на борьбу с капитализмом.

Сегодня это для нас вопрос скорее исторический, поскольку и сам Со­ветский Союз пал жертвой этой самой своей «дипломатии», сгорев в по­пытках «проскочить между капельками» классовой борьбы мирового ка­питализма и мирового социализма, превратив свою международную политику из инструмента развития мировой революции в «искусство возможного», в результате чего произошло то, что ещё недавно казалось невозмож­ным – Советский Союз исчез, а вчерашние партийные секретари в массе своей продолжают вершить грязное дело, которое они называют политикой, но теперь уже не за социализм, а против него.

Но, к сожалению, при этом не исчезла теоретическая неграмотность и идейная беззаботность коммунистов. Всё так же бездумно мы готовы объединяться с любым, кто выступает против нашего непосредственного врага, не думая, что этим самым мы очень часто только укрепляем главного врага, то есть капитализм. Во внутренней политике основным представителем современного феодального социализма, несомненно, является православная церковь. Разумеется, что после развала социализма она ока­залась в двойственном положении. С одной стороны, она всячески этому развалу содействовала, провоцируя и поощряя оплёвывание советской истории по поводу уничтожения храмов, забывая, конечно, о том, что в эти храмы тогда никто не хотел ходить, что люди были по горло сыты религиозной лапшой и рвались к знаниям и культуре, к которым Советс­кая власть впервые открыла доступ широким массам, ранее обречённым делить свой досуг между водкой, полуживотными развлечениями да бес­смысленным бормотанием полуграмотных попов. По крайней мере, ни один из церковных иерархов или просто рядовых священников, за исклю­чением одного-двух, публично не выступил против развала Союза, против реставрации капитализма. Но попы жестоко просчитались. Они пали жер­твой собственной пропаганды. Они уверили не только публику, но и самих себя, что при большевиках церковь находилась в ужасных условиях_; поэтому было очень удивлены, когда обнаружили, что с исчезновением Советской власти исчезла и монополия православной церкви на продажу духовной сивухи нуждающейся в самообмане отстающей в своем развитии части советского общества. С наступлением капитализма вместе с потоком иностранных товаров, в страну хлынула грязная волна американского сектантства, всевоз­можных астрологий, мистики, рассчитанных на полных идиотов американ­ского образца примитивных смесей из восточных религий и прочего мракобесия, которые даже на фоне патриархального православия с его попами-двоечниками выглядят натуральным шарлатанством. Православная церковь, разумеется, засуетилась, поскольку вовсе не рассчитывала выиграть в конкуренции с этими наглыми и хорошо финансируемыми, не стеснёнными никакими традициями, собственно, никакой моралью, противниками. Она начала искать союзников и была очень обрадована, когда нашла их среди своих вчерашних врагов, среди коммунистов (речь в данном случае идёт, в первую очередь, о некоторых руководителях Коммунистической партии Рос­сийской Федерации), которые вдруг начали представлять недовольство пра­вославной церкви тем, что капитализм допустил западных конкурентов на её «внутренний рынок» иллюзий, как недовольство капитализмом вообще, как патриотизм и едва ли не как социализм и т.п. Но на самом то деле, если православная церковь и выступала где-то против капитализма, то ведь не за соци­ализм, а за восстановление докапиталистических порядков, если не вообще (поскольку это сейчас практически невозможно), то хотя бы в сфере церков­ных отношений. Нелишне заметить, что на эту неожиданную любовь со сто­роны некоторых руководителей партии с гордым названием Коммунистичес^­кая, русская православная церковь ответила весьма своеобразно – усилением антикоммунистической пропаганды, точнее, доведением её до крайних пре­делов: с одной стороны подлыми инсинуациями по поводу перезахоронения тела Ленина, с другой – канонизацией Николая Кровавого.

Ещё одно проявление феодального социализма в современных услови­ях – патриотизм. На Украине ситуация, когда коммунисты становятся пат­риотами, по большому счету, невозможна. Во-первых, коммунистов на Украине всегда считали и будут считать сторонниками Союза или не бу­дут считать их коммунистами. Во-вторых, на украинской «державности» все­гда будет висеть клеймо сепаратизма, и мы вернемся к «во-первых». Но по­скольку предпринимаются попытки заявить о патриотизме украинских коммунистов, а КПРФ считает патриотизм своим главным козырем в поли­тике, то на этом вопросе следует остановиться. Слово патриотизм не случай­но имеет один корень со словом патриархальный. По своей сути патриотизм явление во многом докапиталистическое, феодальное, идеологическое выра­жение господствующей на то время экономической связи человека с землей. Когда минует время феодальной раздробленности, и союз королей (царей) и городов становится основой создания абсолютных монархий, возникают ус­ловия для единого рынка (в условиях феодальной раздробленности, когда ограбят если не в лесу, то на таможне, которых не меньше, чем разбойников в лесу, особо не наторгуешь), начинают формироваться современные нации. Они берут на вооружение появившуюся ещё в античные времена идею патри­отизма.

Капитализм же принципиально антипатриотичен. Он отрывает крес­тьянина от земли и бросает его на фабрику, он заставляет дворянина или хозяйствовать по-капиталистически, то есть перестать быть феодалом или разоряет его, отнимает у него его родовую землю и выгоняет в город. Для капитала родина там, где процент выше. Соответственно и рабочий вы­нужден следовать за капиталом. Ведь патриотизмом сыт не будешь.

Но это вовсе не значит, что патриотизм при капитализме – это обяза­тельно реакционная идеология. Патриотизм буржуазной нации против фе­одальных – это прогрессивное явление. Патриотизм буржуазии угнетен­ных наций в антиколониальной борьбе – это уже революционность. Разумеется, что победившая социалистическая революция в своей борьбе с капиталистическим окружением вполне законно берёт на вооружение лозунг патриотизма. Но было бы глупо коммунистам поддаваться на удочку патриотизма, когда речь идет о драке двух империалистических государств за добычу, или не отличать борьбу буржуазии колониальных стран от козней племенной или феодальной аристократии, которые, в кон­це концов, всегда будут направлены по пути, выгодному империалистам. Уж и подавно преступно отказываться от классовой борьбы рабочего класса против «своей» буржуазии под предлогом патриотизма.

Выискивание признаков феодального социализма сто пятьдесят лет после Маркса и Энгельса, когда от феодализма уже и следа не осталось, может показаться несколько надуманным. Но на самом деле всё гораздо сложнее. Капитализм без труда приспосабливает к своим потребностям любые общественные нормы, независимо от того, при каком строе они были выработаны: от социалистических до первобытных. Ведь был же основным лозунгом контрреволюции в СССР в начале девяностых годов лозунг «Власть Советам». А разве неоплачиваемый труд не имеет ничего общего с рабовладением? А бартер – простой товарный обмен – ведь это явление первобытно-общинного строя. Но как прекрасно все это служит капиталу! Да и современное христианство – явление глубоко средневековое, но не стесняются же некоторые вполне образованные люди публично потакать этому мракобесию.

Впрочем, нет сомнения в том, что заигрывание коммунистов с религи­ей – явление временное и будет отвергнуто самой жизнью, поскольку это скорее болезнь интеллигентов, а рабочие идут к коммунистам не за бо­женькой, а за помощью в решении насущных проблем, поставленных жиз­нью. И здесь гораздо более опасной является другая форма реакционного социализма – мелкобуржуазный. Практически исчезнувший во времена Мар­кса и Энгельса в связи с исчезновением своей тогдашней социальной базы ремесла и мелкого крестьянства (в Европе капитализм быстро пролетаризо­вал эти слои), мелкобуржуазный социализм расцвел махровым цветом в до­революционной России (партия социалистов-революционеров, анархисты, частично, меньшевики), поскольку там процесс разложения крестьянства был далеко не завершен. После Октябрьской революции говорить о мелкобуржу­азном социализме как отдельном политическом явлении можно только при­менительно к некоторым течениям в странах третьего мира, хотя он нередко проявлял себя как побочная тенденция социализма пролетарского (особенно ярко такая Тенденция проявилась в Китае времен Мао) или буржуазного.

Пункт «Манифеста Коммунистической партии», посвященный анали­зу консервативного, или буржуазного социализма, Маркс и Энгельс откры­вают таким предложением:

«Известная часть буржуазии желает излечить общественные недуги для того, чтобы упрочить существование буржуазного общества».

А потом дальше:

«Буржуа-социалисты хотят сохранить условия существования совре­менного общества, но без борьбы и опасностей, которые неизбежно из них вытекают. Они хотят сохранить современное общество, однако, без тех элементов, которые его революционизируют и разлагают. Они хотели бы иметь буржуазию без пролетариата».

Во времена, когда писались эти строки, консервативный или буржуаз­ный социализм был явлением скорее литературным, нежели политическим. Получил он свое полное развитие позже, в империалистических странах Европы на почве обуржуазивания верхушки рабочего класса, то есть под­ключения её к эксплуатации колоний. Классической партией буржуазного социализма можно считать английских лейбористов, уже которое деся­тилетие пытающихся обеспечить английскому рабочему классу социалистические условия при капитализме за счет уступок со стороны буржуазии с одной стороны, и за счет эксплуатации рабочего класса зави­симых стран – с другой.

В других странах западной Европы буржуазный социализм в чистом виде не имел особого успеха, поскольку здесь всегда было сильнее революционное пролетарское движение и сами страны были беднее. Поэтому здесь скорее нужно говорить о таком явлении как консервативный, стре­мящийся к сохранению капитализма, а не выступающий против него, мелкобуржуазный социализм. Он стал результатом предательства интересов пролетариата, точнее, стремления примирить их с интересами националь­ной буржуазии со стороны социал-демократических партий II Интернаци­онала. Мелкобуржуазным этот социализм можно называть не столько по его социальной базе, сколько по межеумочному положению, которое он занимает в политике буржуазного общества, стремясь возвыситься над реальными классами и опереться на фантомный «средний класс», который на самом деле, как правило, представляет собой индустриальную, юриди­ческую и идеологическую челядь империалистической буржуазии и состоит из юристов-экономистов, менеджеров, инженеров, госслужащих, работников СМИ, представителей высококвалифицированных рабочих коренной наци­ональности и т.п. Соответственно, и современная социал-демократия есть не что иное, как часть этой идеологической обслуги империалистической буржу­азии. Что-что, а интересы империалистической буржуазии социал-демократия проводит отлично. Яркое свидетельство этому – роль социал-демократи­ческих правительств европейских стран во время варварских бомбардировок Югославии.

Самой одиозной формой реакционного социализма в эпоху империализма является национал-социализм. Очень часто к этому явлению мы относимся достаточно поверхностно. Пытаемся узнать фашистов по их заявлениям, по символике, по тому, как они относятся к Гитлеру. Бомбар­дировки Югославии натовскими самолетами наглядно показали, что дело вовсе не в символике и не в риторике. Буржуазная демократия и фашизм вполне совместимы. Точно так же не стоит обманываться той критикой, с которой фашисты обрушиваются на буржуазию (к примеру, национал-большевики Лимонова, да и немецкие нацисты начинали с антикапиталистической риторики). Фашизм – это тоже социализм, но не пролетарский, революционный, интернационалистский, а буржуазный, реакционный, национальный «патриотический». Если фашисты и выступают изредка против буржуазии или отдельных её слоев и представителей, то только во имя сохранения самого буржуазного строя.

В сегодняшней Украине, как, пожалуй, и в других странах потерпев­шего неудачу социализма, буржуазный социализм имеет несколько иную природу. Его сущность – рыночный социализм. Родился буржуазный со­циализм в СССР не как консервативная, и даже не как реакционная, а как контрреволюционная идеология. Именно под лозунгами лечения социа­лизма рынком и под руководством КПСС, потерявшей к этому времени всякое классовое чутье, не говоря уж о классовой теории, проходила буржуазная реставрация сверху.

Вот характерная цитата: «Съезд подчеркивает приверженность партии социалистическому выбору и считает, что главным содержанием радикализации экономической реформы и улучшения дел в народном хозяйстве должен стать переход к рыночным отношениям…» (Из резолюции XVIII съезда КПСС «О политике КПСС в проведении экономической реформы и переходе к рыночным отношениям», 1990).

Буржуазный социализм имеет у нас два крыла: радикальное – ПСПУ и умеренное – СПУ. Созданные недавно с помощью властей организации Чижа и Савенко ничего нового в создавшуюся расстановку сил в антикапиталистическом лагере не вносят, поскольку они являются всего лишь контролируемыми властью двойниками уже существующих партий. (Действие ПСПУ и СПУ приостановлено на время военного положения решением Совета национальной безопасности и обороны Украины 19 марта 2022 года. Прим. редакции)

Сильная сторона деятельности ПСПУ – бескомпромиссная критика сотрудничества украинских властей с МВФ – несколько блекнет после зна­комства с экономическими взглядами лидера партии Н. Витренко, которая вовсе не имеет ничего против товарного хозяйства как такового. Впрочем, даже внешне очень «революционная» критика В. Марченко Конституции 1936 года за то, что она якобы «уничтожила Советы» на поверку может оказаться всего лишь рецидивом анархо-синдикализма в духе горбачевс­кого закона о трудовых коллективах, согласно которому рабочие сами выбрали себе директоров, которые впоследствии спокойно угробили го­сударственные заводы, оставив избравших их рабочих без работы. Ещё одно слабое место прогрессистов – критика Компартии и Соцпартии. Эта критика регулярно усиливается во время предвыборных кампаний. Для этого Н. Витренко предоставляется возможность выступать в буржуазных СМИ, и она этими возможностями не пренебрегает. Польза получается двойная: и критика получается во многом справедливая, ведь это крити­ка слева, а не выдумки перекрасившихся партаппаратчнков про то, что они, мол, раньше не знали всю правду о советской истории, а теперь мол, прозрели, и буржуазии приятно.

Что касается Социалистической партии Украины, то её существование тоже во многом связано исключительно с деятельностью КПУ. Но если ПСПУ живет критикой Компартии и СПУ, то последняя, созданная в свое время под маркой «легальной крыши» для деятельности запрещенной в 1991 году КПУ, со времени её воссоздания в 1993 году и до этого времени, живет исключительно благодаря фантастической надежде определенной части ком­мунистов и их избирателей на объединение всех левых в одни блок, который бы победил на выборах. Как только эта мечта окончательно развеется, шан­сов на существование правого социализма, ориентированного на Социнтерн (а именно туда метит СПУ), практически не останется.

2. РЫНОЧНЫЙ СОЦИАЛИЗМ – МЕЛКОБУРЖУАЗНАЯ УТОПИЯ

В условиях буржуазной контрреволюции грань между консервативным и реакционным социализмом до невозможности тонка, поскольку даже те, кто выступает за возврат к тому социализму, который уже был Советском Союзе, рискует оказаться сторонником именно той тенденции в нём, которая и привела к реставрации капитализма. Полное преодоле­ние рецидивов консервативного, буржуазного социализма на Украине возможно только после того, как коммунисты окончательно решат для себя вопрос о принципиальной несовместимости рынка и социализма. К сожалению, до этого времени этот вопрос теоретически правильно в партийной литературе еще даже не поставлен. Пока речь идет или об эм­пирической констатации того, что сейчас рынок есть и его надо признать. Но ведь сейчас нередко встречается торговля женщинами – не приходит же в голову никому выводить из этого необходимость такого рода отноше­ний при социализме и вносить соответствующий пункт в партийные доку­менты. Реакционность буржуазного социализма не в том, что его предста­вители зовут назад (они, как раз, всякий раз оговариваются, что назад они не зовут), а в том, что они зовут к рынку. Рынок сам по себе – это ещё не капитализм, при социализме тоже есть рынок. Из-за этого здравый смысл, которым, в основном и руководствуются немарксистские социалисты, впа­дает в полное отчаяние. Он заключает, что рынок при капитализме отли­чается от рынка при социализме, тем, что социалистический рынок – хороший, правильный, а капиталистический – плохой, грабительский. Одни говорят, что всё дело в том, что это не рынок, а базар, другие – что хоро­ший рынок только тот, который регулируется государством, третьи утвер­ждают, что всё дело в том, что при социализме существует только рынок товаров, а при капитализме и рынок рабочей силы, и рынок капиталов. Обычно сваливают всю эту чепуху в одну кучу и начинают подыскивать под­ходящие факты и фактики – нэп, Китай, «шведский социализм». КПРФ сде­лала очередное открытие – во Франции, Японии, Индии, оказывается, тоже в экономике используются «социалистические принципы».

На самом деле, рынок везде – рынок. И регулируется государством он всегда и везде, только буржуазное государство регулирует рынок в пользу буржуазии, а пролетарское – в пользу пролетариата. Что касается рынка капиталов и рабочей силы, то если их при социализме и нет, то, как пока­зал наш горький опыт, стоит только дать рынку свободу, они появляют­ся. Именно этой цели – максимально ограничить рыночную стихию, све­сти к минимуму её разрушительные последствия (кризисы, безработица, нищета и сверхбогатство) – и служит государственное планирование при социализме. Но полностью уничтожить рынок при социализме невозмож­но. На то он и социализм, переходная ступень от капитализма к коммуниз­му, где сосуществуют ростки нового и пережитки старого. Государствен­ный план и коллективистские формы труда (социалистическое соревнование, стахановское движение) – это от нового, от коммунизма, а рынок, товарные отношения – от старого, от капитализма. И они не про­сто сосуществуют, они ведут между собой ожесточенную борьбу. Соответственно, задача социализма по отношению к рынку проста – уничтожить, поскольку он есть пережиток капитализма. Но поскольку сразу это сде­лать невозможно из-за недостаточного развития производительных сил, то его приходится некоторое время не только терпеть. Но при этом не сле­дует забывать, что если социализм не уничтожает рынок, то рынок унич­тожает социализм. Кто кого – вот как стоит вопрос об отношении соци­ализма и рынка! Или общество сумеет организовать производство, сумеет поставить его себе на службу, заставить его обеспечивать условия для раз­вития всего общества и каждого отдельного человека или рыночная стихия рано или поздно (судя по всему, рано) приведет человечество к гибели, неваж­но как это произойдет – в очередной мировой войне за передел мировых ре­сурсов, в глобальной экологической катастрофе, или в результате неуправля­емых процессов под воздействием очередного мирового финансового кризиса. Но взять производство под контроль, заставить его работать на че­ловека, а не против него, возможно только при одном условии, когда обще­ство сконцентрирует в своих руках собственность на средства производства, то есть когда будет уничтожена основа рынка и главная причина несчастий трудящегося большинства – частная собственность, то есть собственность не­многих, построенная на полном отсутствии собственности у очень и очень многих.

«Обращение средств производства в общественную собственность ус­траняет не только существующее теперь искусственное торможение произ­водства, но также и то прямое расточение и уничтожение производитель­ных сил и продуктов, которое в настоящее время является неизбежным спутником производства и достигает своих высших размеров в кризисах. Сверх того, оно сберегает для общества массу средств производства и про­дуктов путем устранения безумной роскоши и мотовства господствующих теперь классов и их политических представителей. Возможность обеспе­чить всем членам общества путем общественного производства не только достаточные и с каждым днем улучшающиеся материальные условия существования, но также полное свободное развитие и применение их физичес­ких и духовных способностей, – эта возможность достигнута теперь впервые, но теперь она достигнута действительно» (Ф. Энгельс. Анти-Дюринг. К. Маркс, Ф. Энгельс., Собр. соч. Т. 4., с. 456). Как умножились производитель­ные силы за истекшие 150 лет, и какие возможности они создают сегодня! Но помехой для реализации этих возможностей, как и прежде, остается частная собственность на средства производства. Соответственно, и задача остается прежней – уничтожение частной собственности на средства производства.

3. ОБ ИСТОРИЧЕСКОЙ МИССИИ РАБОЧЕГО КЛАССА

Но продолжим цитировать Энгельса:

«Раз общество возьмет во владение средства производства, то будет устранено товарное производство, а вместе с тем господство продукта над производителями. Анархия внутри общественного производства заме­няется планомерной, сознательной организацией. Прекращается борьба за отдельное существование…

…И только с этого момента люди начнут вполне сознательно сами творить свою историю, только тогда приводимые ими в движение обще­ственные причины будут иметь в преобладающей и все возрастающей мере и те следствия, которых они желают.

Совершить этот освобождающий мир подвиг – таково историческое призвание современного пролетариата». (Ф. Энгельс, Анти-Дюринг. К. Маркс, Ф. Энгельс, Собр.соч. Т. 4., с. 294-295).

Отличие марксистского, научного, революционного коммунизма от всякого прочего – утопического, консервативного, реакционного, в пер­вую очередь в том, что в его основу положены не отвлеченные принципы, идеальные схемы, с которыми должна согласоваться действительность и с которыми она согласоваться, как правило, не хочет, как бы привлекательны они ни были, а исследование объективных закономерностей ста­новления капиталистического общества, которое независимо от воли и сознания людей, с одной стороны концентрирует, монополизирует и цен­трализует производство, а с другой – пролетаризует всё более широкие слои общества, тем самым создавая не только условия для последующего социалистического обобществления производства, но взращивая, дисцип­линируя, обучая и организуя ту силу, которая покончит не только с капи­тализмом, но и с разделением общества на классы вообще.

Сегодня невероятно сложно оценить всю глубину этого открытия Кар­ла Маркса, согласно которому пролетариат по своему общественному по­ложению вынужден будет служить делу социализма. Очень долгое время советские дипломированные марксисты считали этот тезис настолько само собой разумеющимся, что не видели в нем никакого открытия. Они повто­ряли его как заклинание, не видя в нем никакого смысла и уж подавно не числя за реальным пролетариатом никакой исторической миссии. Даже когда они находились на службе у пролетариата, они его в упор не замечали.

Но даже лучшие из этих «марксистов» запричитали о том, что проле­тариата нет, что он исчез, «деклассировался», как только совершил­ся контрреволюционный переворот. Точно так же в конце прошлого сто­летия впали в истерику некоторые физики по поводу того, что якобы исчезла материя, поскольку с открытием явления радиоактивности выяс­нилось, что подходить к таким вновь открытым явлениям, как электроны, со старыми мерками физики, такими, как механическая масса, нельзя. На самом деле, говорит Ленин, исчезла не материя, а «исчезает тот предел, до которого мы знали материю до сих пор, наше знание идет глубже; исчеза­ют такие свойства материи, которые казались раньше абсолютными, не­изменными, первоначальными … и которые теперь обнаруживаются, как относительные, присущие только некоторым состояниям материи». (Ле­нин В.И. Материализм и эмпириокритицизм. Ленин В.И., Полн. собр. соч., т.18. с. 275)

В нашем случае тоже не пролетариат исчез, а знание и понимание, его некоторыми марксистами (не марксизмом) обнаружило свою несостоя­тельность. Вспоминается один характерный эпизод, демонстрирующий всю глубину этой несостоятельности. То ли в 1989, то ли в 1990 году Гор­бачев собирал совещание светил советской политэкономии. Все светила, разумеется, оказались рыночниками, но дело не в этом. С Украины удос­тоился приглашения академик Ю.Пахомов. И вот по возвращению его из Москвы во дворце культуры Киевского политехнического института ус­троили ему встречу с преподавателями обществоведческих дисциплин ВУЗов г. Киева. Среди прочих вопросов был и такой: «Не устарел ли, по мнению академика, вывод Маркса об абсолютном обнищании пролетари­ата по мере развития капитализма?» Под относительным обнищанием имеют в виду рост разницы между заработной платой рабочих и дохода­ми буржуазии. Абсолютное обнищание означает прямое ухудшение усло­вий жизни и труда рабочих. Ю.Пахомов, с выражением легкой грусти на лице и с полной уверенностью в своей правоте ответил, что, конечно же, нельзя сегодня говорить об абсолютном обнищании пролетариата. А по­том, как бы оправдывая Маркса, заметил, что относительное обнищание все-таки имеет место. Надо сказать, что и последнее замечание на те време­на звучало едва ли не как клевета на «цивилизованный мир», поэтому «де­мократическая», «прогрессивно настроенная» часть собрания была возму­щена даже таким ответом. Но даже среди той части публики, которая сумела сохранить в те буйные времена способность думать и рассуждать более или менее здраво, не нашлось ни одного человека, который бы воз­разил не в меру «прогрессивному» академику. Крыть было нечем, по­скольку марксистские формулы в головах наших марксистов жили отдель­но, а представления о реальном мире (понятия о нем, как показал дальнейший опыт, вообще не было) – отдельно. Нам казалось (и этого в те времена было вполне достаточно, потому что «здравый смысл» ставил­ся тогда значительно выше теории), что быть такого не может, чтобы ус­ловия жизни рабочего при капитализме ухудшались. Логика была про­стая. У нашего рабочего они улучшаются, а все знают, что на западе рабочие живут лучше наших. И баста. Больше ничего не волнует. Ни то, какой ценой это «лучше» дается, ни то, что безработица – это очень серь­езно, ни то, что капитализм – это не только Запад, но и Восток. Надо было на собственной шкуре почувствовать справедливость этой формулы. Те­перь уже никто не сомневается в том, что возможно не только относитель­ное, но и прямое обнищание.

Но что касается других научных выводов Маркса, то история по­вторяется снова. В том числе и с выводом о тенденции к пролетариза­ции при капитализме.

Хотя здесь и науки никакой не надо, чтобы удостовериться в его ак­туальности. Население Земли растет очень быстро, притом в основном за счёт бедных стран Азии, Латинской Америки, Африки и понятно, что не ряды буржуазии пополняют эти очередные миллиарды новых землян. В условиях империализма (или, если воспользоваться модным сегодня сло­вечком, глобального капитализма), когда все классы докапиталистического общества фактически уничтожены, подавляющее большинство населе­ния обречено нести свою рабочую силу на рынок, то есть становиться пролетариями. Но это вовсе не есть специфическая проблема слаборазви­тых стран. Поскольку в разоренных империалистами странах третьего мира работу не всегда удаётся найти, то миллионы этих новых пролетари­ев устремляются в поисках работы в развитые капиталистическое страны. Кроме того, фактически завершается в основных чертах формирование ещё одного отряда международного пролетариата – на сегодняшний день лишенных не только собственности на средства производства, но и средств существования – представителей вчерашнего господствующего класса стран потерпевшего неудачу социализма.

Что касается жалоб коммунистов на неорганизованность современно­го пролетариата и отсутствие у рабочих классового сознания, то это тот случай, когда народная пословица не советует обижаться на зеркало, ведь сознательность, сплочённость и революционность пролетариата не выра­батывается стихийно, а вырастает под воздействием коммунистической пропаганды, агитации и организации.

Кстати, если кто-то думает, что во времена Маркса и Энгельса проле­тариат был более многочислен, организован и, тем более, сознателен, то он здорово ошибается. Что касается российского пролетариата, который в 1917 году совершил первую в мире победоносную революцию, то он в массе своей состоял из людей малограмотных или совсем неграмотных.

Вывод об исторической миссии рабочего класса, а тем более осуществ­ление руководства исполнением этой миссии возможны только на базе глубокого теоретического анализа капиталистической действительности.

4. НЕОБХОДИМОСТЬ ОВЛАДЕНИЯ МАРКСИЗМОМ – КАК УСЛОВИЕ ПОДГОТОВКИ К СОЦИАЛИСТИЧЕСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Основу такого анализа составили «три источника и три составных части марксизма»: диалектическая и материалистическая философия, по­литическая экономия и социалистическое учение, которое Маркс и Эн­гельс сумели доразвить до уровня научной теории.

Только диалектика – метод мышления, позволяющий рассматривать все процессы, природу, общество, мышление в развитии, становлении, пре­вращении одних форм в другие, а не просто как совокупность, связанную внешними связями сумму вещей и состояний, позволила увидеть в тогдашнем пролетариате, самом темном, самом забитом, самом несчастном клас­се европейского общества, едва-едва начинающем заявлять о своем суще­ствовании, будущего гегемона мировой революции.

Этот же революционный по своей природе метод мышления позволил большевикам России избрать единственно верную тактику – бросить все партийные силы: теоретические, пропагандистские, агитационные, орга­низационные на решение одной задачи – на подготовку российского про­летариата к социалистической революции. Это сейчас кажется само собой разумеющимся. Но тогда, в начале века, задача вряд ли могла кому-то показаться простой. Но вооруженных марксистской теорией большевиков не испугала ни малограмотность русского пролетариата и забитость рус­ского крестьянства, ни поражение революции 1905 года с последовавшим за ним периодом жесточайшей реакции, ни призывы части товарищей ограничиться только легальной (законной) деятельностью, ни уверенность других в том, что нужно работать только нелегально. Большевики, едва ли не единственные среди партий-членов тогдашнего Интернационала с честью преодолели искушение оборончества в годы войны. Они не просто не стали «государственниками» и «патриотами». Они стали «пораженцами», то есть, открыто желали поражения царскому правительству в империалистической войне. «Антипатриотическая», пораженческая позиция, кро­ме всего прочего, в условиях поднявшегося в начале войны патриотического психоза (или подъема) в широких кассах особой поддержкой не пользова­лась. Но большевики никогда не старались угодить вкусам толпы. Анализ си­туации с точки зрения марксистской теории позволял им видеть дальше и по­нимать глубже каждого отдельного рабочего, не говоря уж о падкой на новые лозунги интеллигенции. Не побоялись оно и репрессий со стороны правитель­ства, хотя репрессии последовали немедленно. Партия была не просто запре­щена. Депутаты Думы от большевиков, выступившие против войны, были отправлены в Сибирь. В тюрьмах, ссылке или эмиграции оказалось большинство активистов партии.

В условиях усиления угрозы империалистической войны на междуна­родных социалистических конгрессах в Копенгагене и в Базеле были при­няты решения, что в случае войны, рабочие разных стран не будут стре­лять друг в друга, а социал-демократические депутаты национальных парламентов не будут голосовать за военные кредиты правительствам, а призовут ко всеобщей антивоенной стачке. Но как только дошло до дела, практически все европейские социал-демократы мгновенно забыли о сво­их марксистских клятвах и мгновенно превратились в патриотов и госу­дарственников. При этом они вовсе не чувствовали себя изменниками делу социализма. Он были полностью уверены, что социализм и патриотизм полностью даже можно совмещать. Немецкие социал-демократы, скажем, аргу­ментировали свое голосование за военные кредиты тем, что их партия была создана самими Марксом и Энгельсом, что она самая многочисленная, и если победят французские капиталисты, то международный социализм лишится своего самого крупного и самого организованного отряда. Французские же социалисты, помогая своей буржуазии гнать на империалистическую бойню французских рабочих, апеллировали к тому, что их буржуазия демократичнее, чем немецкое юнкерство и кайзеровская военщина, а это создаёт лучшие условия для развития рабочего движения. Результатом такой «патриотичес­кой» и «державницкой» позиции социал-демократов стало полное развязы­вание рук империалистам на все четыре года кровавой бойни и полный крах II Интернационала.

Большевистская тактика имела своим основанием исключительно марксистскую теорию и выглядела абсурдной с точки зрения сиюминутных интересов партии в смысле опасений её запрета (а её таки запретили пос­ле июля 1917 года), «создания единого левого блока» («левые» по перво­му зову побежали во Временное правительство, а большевики выступили за его свержение).

Но действительность очень скоро показала дальновидность большевистской тактики и практичность марксистской теории. «Антипатриотичес­кое» требование немедленного заключения мира без аннексий и контрибу­ций, превращения войны империалистической в войну гражданскую, в совокупности с ленинским призывом не останавливаться на буржуазном этапе революции, а бороться за взятие власти пролетариатом и беднейшим крестьянством в 1917 году, обеспечили большевикам поддержку, необхо­димую для того, чтобы практически без сопротивления со стороны бога­чей в каких-либо два месяца установить во всей России Советскую власть.

Ещё не раз большевикам приходилось в своих действиях опираться ис­ключительно на теорию марксизма, на диалектику. Ведь соответствующе­го опыта не было ни у кого. Никто ещё не проделывал успешных проле­тарских революций. Нередко решения выглядели абсурдными с точки зрения здравого смысла буржуазной политики и буржуазной науки. Но, будучи теоретически верными, они обеспечивали победу даже в тех случа­ях, когда победа, с точки зрения обыденного рассудка, была невозможна. Яркий пример – заключение Брестского мира. Немцы наступают без оста­новки, они кажутся сильными, как никогда, а Ленин предлагает заклю­чить с ними мир в расчете на то, что в ближайших полгода там произойдет революция; и революция происходит. Все были уверены, что большевики не удержат государственную власть в условиях саботажа чиновников старого государственного аппарата, а большевики были уверены в правильности марксистского вывода о необходимости слома буржуазной государственной машины и установления диктатуры пролетариата, которая имеет своей целью постепенное исчезновение государства как такового, для чего все должны научиться управлять. И большевики не только удержали власть, а сумели поднять страну до невероятных высот развития промышленности, культуры, образования.

Но для того, чтобы опираться на революционную теорию в принятии политических, экономических и других решений, её, как минимум, надо знать. Или, как говорил Энгельс, с того времени, как социализм стал на­укой, к нему надо и относиться как к науке, то есть изучать.

Но к исходу социализма на передний план начали выползать иного рода «партийные вожди», которые уже не утруждали себя изучением со­циализма, а выражали свою сопричастность рабочему делу тем, что пере­сыпали свою речь, и без того не очень культурную, смачной матерщиной, видя в этом явный признак демократизма. В конце концов, большинство из них таки стало «демократами». Впрочем, туда им и дорога.

Но беда в том, что так называемые «честные коммунисты» так и не су­мели извлечь уроки из недавнего поражения. Кто из сегодняшних участ­ников коммунистического движения, включая его вождей, может, положа руку на сердце, утверждать, что решая те или иные политические вопро­сы – от ежедневных до стратегических – он пользуется теоретическим наследием марксизма или хотя бы попросту в последних несколько лет хотя бы раз открывал, скажем «Анти-Дюринг», который Ленин, наряду с «Ма­нифестом коммунистической партии», называл «настольной книгой каж­дого(!) сознательного рабочего(!)»?

Очень часто такое пренебрежение к марксистской теории объясняют тем, что сегодня не до теории. Нужно заниматься практикой, ведь и так наше движение терпит поражение за поражением. Ещё немного, мол, – и нам теория не понадобится. А не является ли пренебрежение к теории одной из причин этих постоянных поражений? И поможет ли прикладывание дополнительных усилий в исправлении дела, если усилия приклады­ваются не в том направлении?

Сегодня мы снова находимся в ситуации, в которой никто и никогда не находился – серьёзное поражение социализм переживает впервые. Поэтому готовых рецептов, как действовать, не найти ни в одной книге, даже у Маркса и Ленина. Но у Маркса, Энгельса, Ленина, которые были непревзойдёнными мастерами диалектики, можно научиться диалектическо­му методу мышления, который позволяет действовать не шаблонно, а творчески, в том числе научиться тому, как находить выходы из тех ситу­аций, в которые ещё никто не попадал, опираясь не на те или иные схемы, а на научный анализ экономики, политики и сложившегося соотношения классовых сил.

Что почитать:

В.И.Ленин. Три источника и три составных части марксизма. Т.23. с. 40-48.

К.Маркс, Ф.Энгельс. Манифест коммунистической партии. Т.4. с. 419-459.

Ф.Энгельс. «Анти-Дюринг». Т.20. с. 1-338.

В.И.Ленин. Государство и революция. Т. 33. С. 1-120.

В.И.Ленин. Карл Маркс. Т. 26. С. 43-93.

Информационно-методический центр исполкома Совета Всеукраинского союза рабочих

---

---

Просмотров: 416